У самой границы района Сокольники, примыкая к путям Московско-Казанской железной дороги, в сквере на пригорке стоит Покровский дворец (ул. Гастелло, 44 с1), или, согласно реестра федеральных памятников архитектуры и градостроительства, «Загородный дворец Елизаветы Петровны».  Он не вызывает большого интереса у прохожих, да и для меня он стал обыденным в годы юности, примелькавшись под окном. Но и столетием ранее он воспринимался как рядовая застройка — недаром первые его фото сделаны на полвека позже сколь-нибудь значимых зданий вокруг. Путеводители же и москвоведческая литература уделяют ему немало внимания, однако путанная и недостоверная информация в них обескураживает. Чтобы обозреть свежим взглядом дворец и его судьбу, разгрести ворох легенд и ошибок, пришлось обратиться к архивам. В итоге удалось выверить данные, отмести ложные версии, восстановить забытые причинно-следственные связи и колоритные детали.

Прежде всего отметим, что здание функционально выделилось из дворцовой усадьбы села Покровское-Рубцово лишь после революции, а прямую транспортную связь с Сокольниками обрело еще позднее, после войны, когда улицу Гастелло продлили по дну засыпанного пруда. А предшествующая история дворца, которому без малого триста лет, связана с Покровским, которое еще на полтора столетия старше. Село Рубцово, известное со времен Ивана Грозного, принадлежало Романовым. Покровским оно стало именно благодаря появлению на Руси новой династии. Первый ее представитель, Михаил Федорович, укрепился на троне отражением штурма Москвы поляками на Покров день 1618 года. С тех пор праздник Покрова для царственной семьи приобрел особое значение, они посвятили ему много храмов, и едва ли не первый —  в Рубцово, отстроенный в камне в 1626-м и освященный на восьмую годовщину победы[1]. Покровский собор, давший селу новое имя, и сегодня стоит на границе Сокольников и Басманного района, по ту сторону железной дороги. Дворца там вначале не было – разве что пара светлиц «для государева прихода».

Хоромный комплекс начинают строить лишь к 1640-му —  огромные кирпичные погреба, столовую палату[2]. Из найденных мною архивных документов видно, что на лес не тратились, вырубая будущее Сокольническое поле. Помещались хоромы в нынешнем Басманном районе, на изломе Переведеновского переулка — на старинных подвалах сейчас стоят здания автодорожного колледжа (числятся как Бакунинская, 81 с1 и с2). Работы шли небыстро, новоселье справил уже новый царь Алексей Михайлович весной 1649-го[3]. Заметно ранее там сформировался государев двор. Он, как было заведено в то время, отличался хозяйственным уклоном, с обязательными фруктовым садом, конюшенным, скотным, житным и птичьим дворами. Все это теснилось вокруг хором.  В садах были не только плодовые, но и лекарственные, и поварские растения, причем полезные коренья зимовали в погребах. От других государевых хозяйств Покровское отличал зверовой двор, на котором держали для потехи медведей. А в 1625‑м там успешно зимовали приведенные из Персии слоны[4]. 

В границах же современных Сокольников находились пруды. Их, оба, устроил на притоке Яузы, речке Гнилушке, мастер Пушкарского приказа Анисим Радишевский[5] в 1623 году (в этой дате повсеместно указывают 32 вместо 23 из-за опечатки в старой работе Забелина[6]). Наложив старинные планы на сегодняшние, увидим, что верхний пруд пролегал вдоль нынешней улицы Жебрунова. Он исчез навсегда два с половиной столетия назад, но след оставил на века. Как водная преграда, он определил дорожную, а значит, и современную уличную сеть: Русаковская улица проходит по его западной окраине, а Матросская Тишина – по восточной. Нижний, главный пруд, занимал всю оставшуюся часть улицы Гастелло, включая обширные дворы домов 39 и 41, то есть был полверсты в длину. Пруд был непременным заведением царского хозяйства, разводили в нем карася, линя, щуку. Недаром Гнилушка стала Рыбенкой, что сохранилось в названии Рыбенских улиц. Уже в 1646 году напротив нынешнего дома 37 стояли дворы придворных рыбных ловцов[7], и эта рыбная слобода бытовала еще столетие. Столь же долго содержали при пруде гусей, в том числе элитных сибирских[8]. Видел он и экзотических животных: упомянутые слоны летом купались, конечно, в нем.

Отдельно следует сказать про плотины. Первые запруды были земляными, их каждые три-четыре десятилетия размывало, и то верхний, то нижний пруды спускались. Нижнюю перестроили в белом камне в 1681-м[9], в царствование Федора Алексеевича, старшего брата Петра (при нем вообще Москва обновилась в камне). Берега выложили бутовыми плитами, по плотине проложили дорогу. Ее шестиметровые стены завершались сложной системой водоспуска с перепадом в три метра (сохранился чертеж XVIII века[10]). Плотина тянулась на 150 метров вдоль сегодняшнего Попова проезда и стала первым каменным сооружением в Сокольниках.

Со стороны дворца на пруду была устроена купальня (иордань) в обрядовых, а возможно и в увеселительных целях, для прекрасного пола правящей семьи[11]. Дело в том, что Покровское традиционно принадлежало женской линии династии. Им последовательно владели великая государыня Марфа Ивановна, царица Евдокия Лукьяновна, царевны Ирина и Татьяна Михайловны, Наталья и Мария Алексеевны. Мария, последняя из сестер Петра I, в политику не мешалась, но в делах семейных поддерживала связи царевича Алексея с матерью, за что и поплатилась свободой. Ее имущество, включая Покровское, передали супруге Петра Екатерине Алексеевне[12], благодаря чему статус Покровского значительно вырос. Заново отстраивают Покровский мост через Яузу[13] (где сейчас Электрозаводский), император теперь иногда ведет там дела в хоромах – старых, в нынешнем Переведеновском переулке. А там, где дворец сегодня, в то время был сад, и похоже, высажен он был впервые тогда же. Был он чисто плодовым – рядами росли три сотни яблонь, а также смородина, крыжовник, малина и барбарис[14]. Сад этот с прилегающей территорией после супруги Петра, царствовавшей под именем Екатерины I, достался их дочери, цесаревне Елизавете Петровне. А корона перешла к внуку Петра I — Петру II.  

Елизавета приезжает в новое подмосковное владение на коронацию племянника, которого старше всего на шесть лет. Юный государь страстно предается охоте в окрестных рощах и полях, и она поначалу ему сопутствует. Эти забавы отражены в зарисовке В.А. Серова «Император Петр II c цесаревной Елисаветой Петровной выезжают верхом из Измайлова осенью на псовую охоту»[15]. Однако перспективный союз вскоре разладился.

В начале 1730-го престол занимает Анна Иоанновна, двоюродная сестра Елизаветы. Она прибывает на коронацию в Москву и задерживается там на два года. Для новой государыни модный архитектор Барталомео Растрелли в соседнем Лефортово строит барочный дворец Анненгоф. С Анной в силу понятных причин у Елизаветы отношения не складываются, и она часто уединенно проживает в своем Покровском. Денег ей выделялось немного, а долгов она не делала из богобоязни, опасаясь, что в случае смерти их не оплатят и душа ее попадет в ад[16]. Потому развлечения ее сводились к песням-хороводам с покровскими девушками и кормлению в местном пруду щук и карпов, приплывавших на звон колокольчика[17]. В итоге цесаревна вслед за императрицей отбывает в Петербург, но уязвленное самолюбие требует ответа. И дщерь Петрова решается устроить себе под Москвой резиденцию в камне – в противовес деревянному Анненгофу. Вот мы и подошли к истории появления на свет «загородного дворца Елизаветы Петровны». Сказано об этом много, а документов единицы. Ну, во-первых, позднейший (XIX века) реестр, согласно которому Покровский дворец построен по именному указу от 1733 года[18]. Дату приведенные выкладки подтверждают, а вот авторство – а «именной» значит подписанный царствующей императрицей Анной – вызывает сомнения. Постройка нужна была Елизавете, и только она могла отдать распоряжение о начале строительства. Средства отпускала она же, а их не хватало. Из-за этого в начале 1735-го работы в Покровском остановили[19]. Что именно успели построить и каков был первоначальный замысел – не ясно. Путаницу вносит то, что под 1737 годом в описях архива древних актов числится дело «О починке каменных палат в селе Покровском после пожара». Если не заглядывать внутрь, можно решить, что к этому году каменный дворец уже стоял, но погорел. Это сбило с толку многих исследователей. Однако речь там идет о пожаре в Китай-городе, который вынудил перевести часть учреждений в Покровское, между прочим в деревянный корпус[20]. Про каменный дворец там нет известий. Зато в другом деле, уже 1739 года[21], находим по Покровскому указ строителям: «сделать, против каменных палат к пруду что будет в сад крыльца, чтоб ходить на пруд створчатые ворота». То есть каменные палаты к 1739-му уже построены, а крыльцо – еще нет.

В конце 1741 года в результате дворцового переворота в Санкт-Петербурге Елизавета восходит на родительский трон. Удивительно, но обретение ей силы и богатства опять замедлили строительство. Коронационные торжества намечены через четыре месяца в Москве. Какие распоряжения отдает императрица по своему Покровскому? Обустроить пространство: обновить мосты, ограды, садовые насаждения. Дело в том, что основные торжества проходили в соседнем Лефортово, и в первую очередь наводили порядок вокруг. Поэтому до отделки дворца – штукатурки стен, устройства дверей, потолков, печей – руки дошли только к концу 1743‑го, второго года пребывания Елизаветы на троне[22]. Зато сразу по окончании строительства дворец удостоился августейшего внимания, да какого! В октябре 1744-го Елизавета Петровна проводит там празднества с наследником престола Петром Федоровичем и его недавно обретенной супругой, позже императрицей Екатериной II.[23] Покровский дворец собрал тогда под своей кровлей сразу трех российских самодержцев – царствующих и будущих! Хотя в целом востребованность его была невысока. Даже в 1749 году, который императрица полностью провела в Москве, в Покровском она побывала шесть раз, а ночевала один[24]. Ну а последний раз она проживала там осенью 1753-го, когда сгорел дворец в Лефортово[25]. Почему императрица все же предпочитала Лефортово милому месту своей юности? Покровский дворец строился под личные потребности, без учета столичной моды, в условиях экономии средств, и не отвечал ее новому статусу. Елизавета вынашивает замыслы его переустройства, и в начале 1752‑го поручает звезде петербургской архитектуры Бартоломео Растрелли надстройку в нем этажа.

Растрелли потребовались натурные обмеры дворца, и они, к счастью, во многом сохранились[26]. Это позволяет восстановить облик, в котором дворец бытовал почти полтора столетия – с постройки до реконструкции уже в 1870‑м (проект Растрелли, как увидим, реализован не был). Сравним исторические черты здания с нынешними. Сразу видно, что в горизонтальных габаритах дворец сегодня практически тот же, что и триста лет назад – только фасады поменялись ролями. Главным ранее был обращенный к Москве, и выходил он на парадный двор, простиравшийся до Покровского собора. Теперь же его окна упираются в подпорную стену железнодорожной насыпи. Зато прежний задний, садовый фасад сегодня стал парадным. При этом центр его выдвинулся вперед, поглотив прежние обращенные в сад галереи и крыльца. В остальном же сохранили свое расположение даже все окна первого этажа, кроме центрального ризалита, где их было четыре, а сейчас три. Видимо, при перестройке 1870-го эту часть здания разобрали до основания, а прочие стены просто надстроили как были. Ведь еще обмеры Растрелли показали, что фундамент это выдержит.

Компоновка здания включала, как и сейчас, три ризалита, то есть выдвинутые за линию фасада декоративно выделенные части: центральный, возвышавшийся над линией кровли, и боковые, вровень с ней. Центральный вмещал парадный бесстолпный зал на 150 кв.м. с окнами в два яруса на две стороны. К нему примыкали жилые половины, завершались они боковыми ризалитами, с заднего фасада переходившими в обращенные в сад крылья. Каждую половину составляли параллельные анфилады восьми просторных квадратных 30-метровых комнат с дверями на три стороны, с изразцовыми печами. Вход в здание был только через жилые части, а меж собой они сообщались только через парадный зал. Так устраивали частные дома, для официальных приемов эта планировка не годилась. Покои императрицы занимали левую, обращенную к нынешнему дому 42 по Гастелло половину, к ней примыкала деревянная мыльня, память старинной иордани. Жилые части и с главного, и с боковых фасадов имели русские традиционные парадные крыльца на два схода. С заднего фасада их окна выходили на арочную галерею, с которой в сад спускались простые крыльца.

«Спуск» здесь не фигура речи – уровень пола первого этажа был два метра. А высота потолков — 5 метров. Итого стены этого одноэтажного здания были 8-метровыми – и это в жилой части, а в зале свыше 12-ти. Крупные даже по нынешним меркам окна – 1х2,5 м, с переплетами в 24 стекла[27]  – на такой стене смотрятся одиноко, и смягчали это впечатление наличники, видимо типовые для эпохи «ушастые» с замковым камнем. По верху шел столярной работы карниз[28]. Межоконные проемы были украшены прямоугольными пилястрами, они же обрамляли фасады по бокам. Выступающие над плоскостью стен элементы, вероятно, были по тогдашнему обычаю выбелены, кирпичные стены оштукатурены и окрашены охрою.

Крыша была высокая, на голландский лад, вальмовая, как делали при Петре. Тесовое покрытие, скорее всего, было выкрашено красной черленью, как у соседних строений[29]. Подчеркивая симметрию фасада, над центральным ризалитом возвышалась обособленная кровля на четыре ската. Несмотря на неоднократные перестройки, крыша здания сохранила первоначальную форму и сегодня, только стала положе и обзавелась надстройками.

Вернемся к судьбе проекта Растрелли, там была не только надстройка этажа. Зодчий планировал расширить здание с исторических (и нынешних) 72 аршин до 90[30], устроить парадный вход и украсить все барочной отделкой[31]. Проект переслали в Москву, здесь его обсчитали. На строительство требовался миллион кирпичей (при этом из старого здания их планировалось выломать 120 тысяч, а 250 тысяч оставить в стенах), 3600 бочек извести, 1700 пудов железа и много чего еще – всего на 18 тысяч рублей[32]. Но за перепиской упустили время, и последовал указ: поскольку  «неуповательно чтобы тот Покровский дворец нынешним летом переустраиван был», то 5 тыс. рублей, отведенные на строительный сезон, передать на работы в набережном кремлевском саду[33]. А в последующие годы вопрос о выделении денег на переустройство Покровского как-то даже и не поднимался.

Однако под 1755 годом находим сообщение, что «состоящие в Покровском Ея Императорского Величества дворце на покоях гербы и корона и статуя весьма ветхи»[34]. А это – уже украшения из проекта Растрелли. То есть, хотя перестройка дворца и не состоялась, новые декоративные детали свое место на крыше заняли. А еще они за три года пришли в ветхость, а значит, делали их в спешке, без обработки от гниения. Почему так получилось? Ответ дает сам Растрелли, который двумя десятилетиями ранее жаловался, что русские желают, чтобы все строилось моментально. За считанные дни проект должен быть готов и сразу утверждается. Если архитектор требует на строительство шесть месяцев и 200 работников, срочно собирают их 1200, но чтобы все было готово за месяц. Мастеровые нанимаются без разбора — и худые, и умелые; материалы свозятся и плохие и хорошие; замки для дверей выпиливаются, когда еще только закладывают фундамент, и так далее[35]. Вероятно, так и вышло с Покровским. Резные деревянные элементы до старта так и не начатой реконструкции изготовили в Петербурге под руководством автора. Недаром Растрелли, перечисляя в конце жизни свои работы, считал Покровское завершенной, упоминая богатое скульптурное украшение[36]. Дворцу и дальше не везло с долговечностью, что наводит на мысль о безалаберности как при строительстве, так и эксплуатации. Уже под 1755 годом находим упоминание о ветхости и полов, и потолков. Причиной стала течь, которую можно было устранить монтажом слухового окна. При этом затевается переписка, какое ведомство должно оплатить пятьдесят корыт для сбора воды и двести гвоздей для прибития окна[37]. Пока лились чернила, вода заливала покои императрицы. Течь в итоге заставила вынести вон все ценные вещи – зеркала, фарфоровую посуду, мебель. Привели кровлю в порядок уже только в 1762 году к коронации Екатерины II.

Впрочем, Екатерине, как и последующим правителям, до Покровского дворца уже не было дела. Более ста лет все известия о нем были печальные. Он продолжал ветшать, через несколько десятилетий опять провалилась кровля. В 1812 году он числится погоревшим (видимо, остались только кирпичные станы). В первой половине XIX века его в разное время пытались приспособить под нужды медицинских и военно-учебных заведений. Позже он буквально получил по морде линией Рязанской железной дороги. На виде окрестностей Яузы, выполненном в середине XIX века архитектором и художником А.П. Поповым (ему иногда приписывают проект реконструкции 1870-го) дворец скрывают дикие заросли[38]. Он не был продан в частные руки (читай – разобран на кирпич) только из-за ценности окружавшего сада[39].

Про сад: вернемся в 1742-й год. Москву готовят к коронации, окрестности Яузы украшают. Обустраивают и сад у дворца: обновляют дуговую увитую зеленью «аллею» к дороге, высаживают или обихаживают восемьсот пятьдесят яблонь, крыжовник и красную смородину. Вероятно, в это же время положено начало саду и на другом берегу пруда. Дело в том, что Елизавета не слишком жаловала старинный Покровский собор. По восхождении на престол она отдает распоряжение архитектору М.Г. Земцову построить новую дворцовую церковь, место для которой нашли только за прудом. Зодчий возводит на месте нынешней башни Попов пр-д д. 1 к. 2 деревянный барочный храм Воскресения. Прямоугольное в плане здание, с прямоугольной алтарной апсидой, было украшено скульптурой, резным иконостасом и живописным панно. От дворца к церкви через пруд устроили деревянный мост длиной более ста метров. Правда, императрица по нему пешком не ходила, а следовала в карете через белокаменную плотину. Храм был освящен в высочайшем присутствии на Пасху 1744-го[40]. Вероятно, тогда же вокруг него появились первые насаждения, но уже через восемь лет повымерзли. И государыня в 1752-м велит разбить на левом берегу новый регулярный сад по плану Растрелли. К работам привлекли тысячу солдат. От храма разбегались восемь березовых аллей, окруженных ягодными кустами, на каждой — своего вида. Пространства меж ними заполнили груши, яблони, сливы; итого две тысячи берез, семь тысяч кустов, более пятисот плодовых. Все это утопало в цветах[41]. С воцарением Екатерины сад расширили до нынешней Рубцовско-Дворцовой улицы под новое увеселение — катальную горку длиной 400 метров. Начиналась она двадцатиметровой вышкой и заканчивалась настилом на Яузе. Об этом на тот момент самом технологичном в мире развлечении я рассказывал ранее[42]. А сад в новой части пополнили уже лесные деревья – липы, рябины, березы и ветлы. Впрочем, внимания императрицы к нему хватило на несколько кратких лет. Все продолжало ветшать, через полтора десятка лет разобрали горку, а после настал черед и Воскресенского храма. Позже, по указу императора Павла, левобережный сад отдали военным, устроившим там летние лагеря. А в старом саду у дворца высаживали лекарственные растения.

В 1870-м, после более чем столетия запущенности и унижения, судьбу дворца наконец изменили новые энергичные владельцы. Баронесса Прасковья Григорьевна Розен, в монашестве Митрофания, кипучую свою деятельность посвятила делам богоугодным. Уже послужив игуменьей Серпуховского Владычного монастыря, по высочайшему поручению она организует в России сеть общин сестер милосердия. Венцом ее деятельности стала крупнейшая, московская община, получившая название Владычне-Покровской. Для этого полуразрушенный погоревший Покровский дворец передали в собственность соседнего Покровского храма, а храм — общине.

С апреля 1870-го по июнь 1872-го идет перестройка здания, Митрофания изыскивает средства. На сегодня не выявлено ни только бумаг по этим работам, но даже и имя архитектора. Называют А.П. Попова, позже строившего отдельные объекты соседней больницы Св.Владимира, и П.П. Скоморошенко, позже занимавшего должность архитектора общины. И та, и другая версии вызывают сомнения. Митрофания в силу высокой миссии, высоких покровителей и высокого происхождения не считала себя связанной законами – ни гражданскими, ни церковными, что впоследствии и привело ее на скамью подсудимых. Похоже, что реконструкция дворца была самостроем, то есть проект официально утвержден не был, и у автора были основания скрывать себя. Судя по тому, что первоначальную смету превысили вдвое[43], проект не раз менялся по ходу. Дворец надстроили вверх, задний фасад сделали передним – в общем, устроили таким, как мы его видим сегодня, с небольшой оговоркой. В 1990‑х провели неудачную реставрацию, в итоге купол с барабаном над бывшей внутри церковью утратили облик конца XIX века. Это видно из старых снимков, на которые попало навершие здания[44]. Сколько во дворце осталось от старого, Елизаветинского — ответа пока нет.

Самого же здания первые фотографии сделаны только в 1930‑е, когда там размещались коммунальные квартиры[45]. Вообще следует признать, что судьба у дворца не сложилась. Из своих двухсот восьмидесяти лет лишь первые десять он служил по прямому назначению – императорской резиденцией, пусть даже от случая к случаю. В дальнейшем его ожидали шесть десятков лет на правах запасного дворца в придворном ведомстве, потом еще столько же, в разоренном виде — в ведомствах рангом пожиже, медицинском и военном, после — полвека перестроенным под нужды сестер милосердия и столетие – вместилищем коммуналок и контор. На сегодня уже тридцать лет его занимает государственный НИИ реставрации.

Мой одноклассник Сергей Дзвонковский в конце 80-х стал очевидцем того, как груженый ЗИЛ, заехав в ходе строительных работ к обращенному на Яузу торцу дворца, провалился колесом в подземную пустоту у насыпи железной дороги. Грузовик вытащили, а в дыру недолго думая влили цистерну бетона. Не так давно он мне это показывал на местности, и мы, два возрастных романтика, гадали, кто, куда и зачем проложил там подземный ход. Теперь-то я знаю, что это были погреба XVIII века. Но ни поделиться этим с товарищем, ни уточнить у него детали уже невозможно. Прошедшим летом, когда я работал над этим сообщением, его не стало. А остался живой пример того, как история непосредственно вторгается в события сегодняшнего дня, и как эти события сами становятся историей с уходом своих свидетелей.

Остается только добавить, какие устоявшиеся легенды опровергаются этим исследованием. Начнем с того, что Покровский дворец первых Романовых стоял на другом месте, а на этом возникла только постройка Елизаветы. Утверждение, что первоначально строился деревянный дворец, да сгорел — безосновательно. Бартоломео Растрелли к реально возведенному зданию отношения не имел и видел только его обмеры. Другой архитектор, имя которого называют – М.Г. Земцов — застал только этап отделки. 

Исследование прояснило немало, и все же тайн вокруг дворца Елизаветы Петровны остается еще на труд многих архитекторов и краеведов.

[1] Снегирев И.М. Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества. Сост. А. Мартынов. Т.3. М, 1852. С.62

[2] ОПИ ГИМ. Ф.140. Оп.1 д.164. л.119-170

[3] Холмогоров В.И., Холмогоров Г.И. Материалы для истории, археологии и статистики московских церквей. М, 1884. Стлб.110.

[4] Кутепов Н.И. Царская охота на Руси царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. XVII век. Т.1. — СПб, 1898. С.111.

[5] Немировский Е.Л. Анисим Михайлов Радишевский. Около 1560 – около 1631. М, 1997. С.134.

[6] Забелин И.Е. Домашний быт русского народа в XVI и XVII веках. Т.1 М, 1901. С.377.

[7] А.В. Бугров. Москва Яузская. М, 2011. С. 188

[8] РГАДА ф.1230 оп.1 дд.196, 198, 223

[9] Бугров, с. 189.

[10] РГАДА ф.1239 оп.1 д.12939 л.7

[11] Забелин, сс.140, 376

[12] Баранов П. Архив Правительствующего Сената. Опись высочайшим указам и повелениям, хранящимся в С.-Петербургском Сенатском архиве за XVIII век. Т. 1. СПб, 1872. С. 101.

[13] РГАДА ф.1239 оп.1 д.1176

[14] Базилевская Н.А. Из истории декоративного садоводства и цветоводства в России / Труды Института истории естествознания и техники Академии наук СССР. Т 24, вып.1. История биологических наук.1958. С.182

[15] Кутепов Н.И. Царская и императорская охота на Руси. Конец XVII и XVIII век. Т.1. СПб, 1902. С.19

[16] Записки императрицы Екатерины Второй. СПб, 1907. С. 162.

[17] Снегирев, с.64.

[18] ОПИ ГИМ ф.140 оп.1 д.175 л.1

[19] РГИА ф.166 оп.1 д.19 л.1

[20] РГАДА ф.1239 оп.1 д.15257 л.1

[21] РГАДА ф.1239 оп.1 д.164 л.1

[22] РГИА ф.166 оп.1 д.14 л.12

[23] Журналы походные и церемониальные-банкетные, 1744 год. С. 96

[24] Камер-фурьерский церемониальный журнал, 1749 год

[25] Записки Екатерины, с. 345

[26] РГАДА ф. 1239 оп. 57 д. 261

[27] Зодчий № 36, 1907. с.397

[28] Там же

[29] РГАДА ф. 1239 оп. 3 д. 32922

[30] РГАДА ф.1239 оп.57 д.119

[31] Евангулова О.С. Дворец в селе Покровском / Царские и императорские дворцы. Старая Москва. М, 197. с.119

[32] РГАДА ф.1239 оп.1 д.11146 лл.130-238

[33] РГАДА ф.1239 оп.1 д.11235 л.12

[34] РГАДА ф.1239 оп.1 д.32976 л.2

[35] Берк К.Р. Путевые заметки о России / Беспятых Ю.Н. Петербург Анны Иоанновны в иностранных описаниях. СПб, 1997. С.141.

[36] Евангулова, с.116.

[37] РГАДА ф.1239 оп.3 д.12976 л.5

[38] Попов (Московский) А.П. Москва. Берег Яузы.1860. х, м.18х89. ГРМ. Репродукция: Образ твой Москва: Москва в русской и советской живописи. М, 1985. с. 23

[39] РГИА ф.1152 оп.1 д. 9 л.4

[40] Журналы походные и церемониальные-банкетные, 1744 год. с. 15

[41] Базилевская, там же

[42] Семенов М.Н. Первые лица России в Сокольниках: карусель Романовых / Клуб краеведов района Сокольники. Сборник материалов за третий год работы. М. 2019. с. 12.  

[43] ЦГАМ до 1917 г., ф.103 оп.155 д.171 л.1, оп.157 д.17. л.40

[44] На фото: Барщевский И.Ф. № 682. Вид церкви Покрова Пресвятой Богородицы Покровской общины сестёр милосердия (на Покровской ул.). Москва.1884-1885; Вид Покровского (бывшее село Рубцово) с восточной стороны в конце XIX столетия (вид с места павильона ст.м. Электрозаводская БКЛ). Из книги: Синицын П.В. Преображенское и окружающее его места, их прошлое и настоящее. М, 1895.

[45] Московское наследие № 4 (82), 2022. С.128