Двадцать лет назад, на 60-летие Победы, в авиационном госпитале на Поперечном просеке (там ныне филиал главного военного госпиталя им. Бурденко) установлен памятный знак. Среди прочего, он повествует, что с 1942 по 1945 год там проходили лечение и обследовались французские летчики истребительного полка «Нормандия — Неман». Мы знаем, что там их посещал и Шарль де Голль. Наполнить эти истории новыми деталями призван мой рассказ.

Отблески визита великого француза оттеняют то, что его еще не очищенную от немцев страну среди держав – победительниц никто не числил, что был он только главой ее временного правительства, причем всего три месяца, и что полк «Нормандия» приставку «Неман» получил лишь за несколько дней до этого. Де Голль, произведенный в генералы незадолго до падения Франции, самолично объявил себя лидером не сдавшегося народа. При таких исходных завоевать признание и сограждан, и союзных по борьбе держав, оставаясь самостоятельным, кажется невозможным. Но ему помогли политическое чутье и умение маневрировать. Еще в 42‑м он понял, что нужно налаживать контакты с СССР, и лучший жест с его стороны — помощь кадрами. И он направил в Россию летчиков и авиатехников.  

Так в конце 42-го года сформировалась сначала эскадрилья, а после и истребительный авиаполк «Нормандия». Весной 43-го он прошел обучение полетам на Яках и приступил к боевой работе в Калужской области, после – на Курской дуге, в Литве, в Восточной Пруссии. Полк славно воевал наравне с лучшими советскими авиачастями, нес потери, пополнялся. Выяснилось, что иностранные техники в российских условиях неэффективны, и французскими остались лишь летный состав и несколько штабных, всего до 50 штатных единиц. К зиме 44-го приказом Сталина полк получил почетное наименование «Неманский», первым из не сдавшихся французов вступив в Германию, границей которой и служила река.

Визит де Голля в Москву состоялся со 2 по 10 декабря 1944-го. Все важные дела, прямо по-русски, отложили на последний момент. Никакого политического соглашения еще не было достигнуто, но на 9 декабря французы уже назначили награждение в посольстве советских военнослужащих, на что запросили разрешение их командования, и своих, которых в полном составе вызвали в Москву. Не забыли и тех, кто не смог прибыть на церемонию по состоянию здоровья. 9 декабря в 11 утра де Голль в сопровождении генералов Жюэна из своего генерального штаба и Пети, главы военной миссии в СССР, приезжает в Сокольники. Очевидцы вспоминают: «Периметр ограды госпиталя взяли под охрану агенты НКВД то ли в маскировочных, то ли в медицинских халатах. Де Голль со свитой приехал на нескольких одинаковых автомашинах, которые как при подъезде к госпиталю, так и на территории… делали маневры, меняясь местами. И не сразу можно было определить, в которой из них де Голль. Все приехавшие с ним генералы надели белые халаты. Де Голль со всеми поздоровался. Поднялся по старинной лестнице на второй этаж к своим лётчикам и вручил им медали Франции и ордена Почётного Легиона. Потом наградил лечащих врачей и обслуживающий персонал госпиталя. На праздничном обеде де Голль выразил уверенность, что наступающий год будет победным». Что отсюда понятно? Ну, цирк с белыми маскхалатами бесснежной зимой устроили, конечно, французские военнослужащие, которым в Москве запретили действовать в форме. Помогло ли это скрыть почти двухметрового де Голля на улице? Интересно про обед – видимо, суматоха перед торжеством в посольстве не оставляла на это возможности. И, наконец, четко обозначено место события – дача П.А. Смирнова (Поперечный просек, 17 кор. 14), «где сохранялись следы былой роскоши, начиная с парадного подъезда, обрамленного колоннами, с овальным настилом перед входом для экипажей. Массивные застекленные двери открывали вход в роскошный вестибюль с огромными, во всю стену, зеркалами. Впереди за стеклянными дверями просматривался большой холл, из которого на второй этаж вела ажурная лестница».

Коротко о госпитале. В 1935 году основан Институт авиационной медицины (ИАМ) как военное научно-экспериментальное и методическое учреждение с клинической базой в нынешнем госпитале Бурденко. В мае 1942-го ему передан эвакогоспиталь ВЦСПС № 2901 в Сокольниках (до войны — санаторий Красной Армии), на базе которого вскоре организован ЦАГ — Центральный авиационный госпиталь на 300 коек. ЦАГ позже стал самостоятельным лечебным учреждением для специализированного лечения летного состава и его врачебного освидетельствования. При этом, в отличие от большинства московских госпиталей, он не входил в систему Наркомздрава, а подчинялся Главному военно-санитарному управлению наркомата обороны. До последнего года войны, как правило, летчики в несложных случаях проходили лечение в общевойсковых медицинских учреждениях. Однако всех военнослужащих союзных армий с самого начала лечили в специально назначенных госпиталях. Для французов и летного, и технического состава таковым был утвержден ЦАГ, туда их направляли на любое лечение, хотя медперсонал их языком и не владел.

Шесть томов воспоминаний ветеранов полка на французском опубликованы в начале 70-х, и пациенты госпиталя хотя бы пару строк посвятили ему. Доброжелательность медицинского персонала, чистоту помещений, мебели и одежды, компетентность и вежливость медсестер и санитарок вспоминают все. Давайте и мы вспомним их. За два с лишним остававшихся года войны через Сокольники прошло более двух десятков французов. Первым стал, как это ни странно, командир еще только осваивающего технику отряда майор Жозеф Пуликен. Назначенный лично де Голлем, он мало подходил для отведенной роли: возрастной пилот бомбардировщика, антикоммунист, он не находил понимания ни у своих молодых летчиков, ни у советского начальства. Но поводом к его отстранению послужило обострение старинного, еще с Первой мировой, ранения позвоночника. Проблема была успешно купирована советскими врачами, и Пуликен, к общему облегчению, возвратился в Англию. Вслед за ним в госпиталь с язвой попал авиатехник Робер Карме. В мае там на два месяца задержался вновь прибывший прапорщик Андре Ларжо, заболев в долгой дороге аж с Мадагаскара. А после настал черед и действующих летчиков.

В июне 43-го, после первых боев, в московский госпиталь попали будущие Герои Советского Союза, на тот момент младшие лейтенанты Марсель Лефевр – с желтухой и Ролан де ла Пуап — с баротравмой от резкого пикирования. Оба вылечены в течение месяца, причем Лефевр, успевший получить в госпитале советский орден, в полку заявил, что его друг оброс жирком, позабыв все из-за хорошеньких медсестер в Сокольниках. Ла Пуап подтверждает отнюдь не целомудренный характер этих отношений, а заодно отмечает, что их окружали русские летчики со значительно более серьезными повреждениями.

В начале сентября 43-го в московский госпиталь направлен и провел там два месяца получивший боевое ранение прапорщик Ив Фору. Поначалу, как единственный иностранец, он стал звездой. Медсестры хлопотали вокруг, чтобы только взглянуть на него. Но вскоре, пишет он, его затмила поступившая туда русская летчица Соня, на счету которой было аж три воздушных победы. Женщины в истории истребительной авиации наперечет, и все можно проверить.  На самом деле это была пилот 586‑го иап Таисия Смирнова, из-за аварийной посадки после боя потерявшая ногу. Простим французу ошибки и памяти, и перевода: не Соня, а Тося, и числилось за ней не три сбитых, а четыре ответственных задания. Впрочем, и поверженный кумир забыт не был: раненые, вопреки его желанию и языковому барьеру, обучили его игре в шахматы, и к выписке он сносно «передвигал чертовы деревяшки».

Упоминает он и частые посещения театра Красной армии, где смотрел одну и ту же постановку – «Давным-давно» по пьесе Гладкова, за которую, кстати, театр тогда получил госпремию. При этом сюжет у него в памяти перемешался с вышедшим в том же году фильмом «Кутузов» — понимание русского было не очень. Это не помешало ему завести подружку из актрис – потому он и стал завзятым театралом. А еще одинокого француза посетила молодая медсестра фронтового госпиталя, принимавшая его после ранения и приехавшая в Москву в отпуск. Другие летчики Нормандии упоминают танцы в Сокольниках. Как видим, женским вниманием на излечении они обижены не были.

Не все французы спешили воспользоваться такой популярностью. Прапорщик Александр Лоран, перегоняя в январе 44-го самолет на рембазу в Подмосковье, потерпит крушение и с травмой головы будет направлен в ЦАГ. Не долечившись, он выпишется, поскольку в расположении полка его будет ждать невеста. Во время разлуки он будет писать не знавшей языка подруге письма, а секретарша французской военной миссии — их переводить. Кстати, это единственный случай брака летчика Нормандии с русской.

А пока в сентябре 43-го подбитый прапорщик Жак Матис выпрыгивает из горящего самолета, получает ожоги и переправляется в Сокольники. Он будет лечиться долго и уже не вернется в полк. В конце месяца в драматическую ситуацию попал сбитый лейтенант Пьер Жанель, неудачно выпрыгнув на поле, по которому шли в атаку советские танки. Танкисты направили к упавшему парашютисту санитарку. Она убедилась, что волочить потерявшего сознание пострадавшего с травмой позвоночника нельзя, и осталась с ним на ночь, чтобы он не замерз. Утром летчика вывезли на броне, а потом на У-2 в родную часть. Но именно в этот день полк перелетал на новый аэродром… словом, в Москву он попал лишь через неделю, и лечился еще полгода. Рецидивы ранения долго не оставляли его, и на момент визита де Голля он снова оказался в Сокольниках.

В ноябре на лечение в Москву с сезонными заболеваниями направлены младший лейтенант Жак де Сен-Фалль и прапорщик Жюль Жуар. Вслед за ними в Сокольники попадает Анри Фуко, отчаянный и результативный ас, который жестко посадил поврежденный самолет еще в сентябре, после этого много летал и одержал несколько блестящих побед, но повреждения шеи и спины все же взяли верх. Лечили Фуко так же, как и Жанеля – растянув на недели без движения на деревянном щите. Воспринимали свое положение они по-разному: первый, лежавший в одной палате с Сен-Фаллем, ругался страшными словами, а второй балагурил и травил анекдоты. Фуко вернулся в строй через четыре месяца, но долго не прожил, пав жертвой своего лихачества. Французские летчики в целом превосходили наших в технике пилотирования, но из-за низкой дисциплины и неслаженности действий в бою несли значительные потери.

28 мая 44-го произошла трагедия, потрясшая весь полк. Сажая неисправный самолет, обгорает Марсель Лефевр, к тому времени уже дважды награжденный советскими орденами. Он в огне выбирается из кабины, с него сбивают пламя и тут же переправляют в Сокольники. И хотя все понимали, что положение серьезно, через неделю, получив вызов на похороны, в полку не сразу поняли – на чьи? Он и сам на пороге жизни больше всего волновался, когда же союзники высадятся в Нормандии? Площадь поражения оказалась слишком велика, и у пилота отказали почки. Лефевр, которому посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, стал единственным французским летчиком, скончавшимся в Сокольниках. Отпетый католическим священником, он с почестями похоронен на Введенском кладбище. Позже прах был вывезен на родину, а памятник остался.

В конце сентября 44-го не возвратившийся из боя старший лейтенант Жан Ле Мартело обнаружен раненым, контуженным и потерявшим память. В Сокольниках психоневрологи без языкового контакта его лечить не взялись, и переправили на родину. Ранее они такое же решение они приняли по впавшим в тяжелую депрессию младшему лейтенанту Луи Астье и капитану Дидье Бегену.

В середине октября прапорщик Жан Эмоне сбит прямо над линией фронта вместе с сопровождаемыми советскими бомбардировщиками. Штурман одного из них Степан Якубов, сам получивший сильные ожоги, перевязал раненого и на парашюте выволок к своим. Француз попал в госпиталь в Каунасе, откуда перевезен в Сокольники. Якубов позже награжден французским военным крестом.

Осенью 44-го опять обострились проблемы со здоровьем у не привыкших к нашему климату французов. Серьезно заболели майоры Ив Мурье и Леон Кюффо. У первого, кстати, товарищеские отношения с окружающими советскими летчиками сложились еще с войны в Испании. Оба прошли лечение в Сокольниках и после переведены в более подходящий климат, на Ближний Восток. К декабрю они были на ногах и де Голля встречали в строю товарищей в посольстве. Однако к этому времени госпиталь пополнили капитан Морис Амарже с обострившейся раной, полученной еще в боях за Францию, и переводчик прапорщик Игорь Эйхенбаум. Таким образом, к зиме 44-го в Сокольниках прошли лечение двадцать французов, их них один (Лефевр) скончался, а двое лежачих — Жанель и Эмоне — и двое вновь прибывших – Амарже и Эйхенбаум — еще находились в госпитале. Они и получили там награды из рук руководителя сражающейся Франции.

Историю поступления в госпиталь Эйхенбаума хочется рассказать отдельно. Пилоты Нормандии прибыли в Москву в три часа ночи 9 декабря, в день награждения. Времени было мало, и трое с жалобами на здоровье прямо с вокзала отправились в Сокольники в сопровождении переводчика. Больных врачи осмотрели, провели процедуры и отпустили в гостиницу, зато переводчика, обратив внимание на его хромоту, отправили на рентген, определили перелом, загипсовали и госпитализировали. Впрочем, в тот же день он вместе с врачами госпиталя присутствовал и на приеме в посольстве. 

Статусом кавалера почетного легиона награждены два советских офицера полка Нормандия, а вот докторов из Сокольников – три, так французы ценили их заслуги. За что? Двое — первые люди госпиталя, начальник профессор Давид Ефремович Розенблюм и ведущий хирург Абрам Самойлович Перцовский. Их биографии очень похожи. Ровесники, на конец войны им чуть меньше 50-ти. Оба из еврейских семей из черты оседлости, то есть дорогу в профессию им открыла революция. Оба к врачебной деятельности приступили в начале 20-х, авторы научных работ, и даже первый орден – «Красная звезда» — полковнику медицинской службы Розенблюму и майору Перцовскому вручен одним приказом в сентябре 1943-го. Забегая вперед, отметим, что оба дожили в Москве до 70-х. Только Давид Розенблюм связал свою жизнь с Красной Армией еще в 1919-м, и с тех пор занимался методической, а после и организационной работой в медицинских учреждениях военной авиации, изучая баротравмы и воздействие перегрузок. В 39-м он уже начальник ИАМ, откуда логично перешел на руководство ЦАГ. А вот жизнь Абрама Перцовского знала взлеты и падения. На первом этапе профессионального пути ему помогала мощная рука. Его младший брат Илья был видным молодым большевиком, после Гражданской его поставили на крупное хозяйственное руководство в Таганроге. Начав работу хирурга там, Абрам вслед за братом перебрался в Москву, где в околокремлевских военизированных медучреждениях вел практическую и научную деятельность в области фтизиатрии, а именно операционных методов лечения туберкулеза. Ко второй половине 30-х он уже вполне успешный и респектабельный врач в пенсне, его карьере можно только завидовать, если бы в 37-м брат не пал жертвой репрессий. Доктору пришлось уволиться из армии, прекратить научные публикации и тихо отсиживаться в противотуберкулезных санаториях. Тем не менее, уже на второй день войны он возвратился в строй, к хирургической работе, где заслужил восторженные отзывы больных. Запись из наградного листа «ни одного случая смерти после проведенной операции» характеризует его как исключительно осторожного человека. Таким образом, награждение этих двух заслуженных людей, организовавших лечение французских летчиков, места для вопросов не оставляет.

Интереснее третий награжденный – майор медицинской службы старший ординатор хирургического отделения Аркадий Григорьевич Караванов. Харьковчанин, кандидат медицинских наук, автор научных работ, специализировался на лечении ранений позвоночника. В ряды КА вступил с финской войной, после демобилизовался, и опять в армии со второго дня войны, как Перцовский. Начальник эвакопункта на Калининском фронте, в начале 43-го переведен в Москву к Розенблюму, в апреле 44-го награжден Красной звездой. Что необычного? Во-первых, на наградном листе, подготовленном, как и положено, начальником госпиталя, приписка: «представлен по приказанию гл. маршала авиации тов. Новикова 15.3.44». А во-вторых, в учетно-послужной картотеке среди полученных им иностранных наград, помимо ордена Почетного легиона, числится «Военный крест на ленте «Пальма». Статус французского военного креста соответствует нашей медали, то есть ниже ордена, поэтому крестом кавалеров легиона, как правило, уже не награждают. Пальмовая ветвь означает, что решение о награде принято высшим командованием.

Напрашивается следующая версия событий. Зимой 1943-го у командира еще только наделяемого техникой отряда майора Пуликена проявляются застарелые проблемы со спиной, нужно сложное стабилизирующее лечение. Поскольку речь идет о международном сотрудничестве, военное командование ищет специалиста и находит на фронте Караванова. Его переводят в Сокольники, он успешно решает проблему. Через год, в конце февраля 1944-го, там проходит церемония награждения советскими орденами троих находящихся на лечении французов – Фуко, Жанеля и Матиса. Первых двух, с травмами позвоночника, лечил, несомненно, Караванов. Видимо, получив рапорт об этом, начальник авиации Франции генерал Буска 13 марта из Алжира направляет маршалу авиации Новикову телеграмму с благодарностью за заботу о соотечественниках, а заодно медицинские журналы для госпиталя и крест для Караванова. Маршал решает, что офицер, заслуживший иностранную награду, должен быть достойно отмечен и советской, и представляет его к Красной Звезде. А через полгода и де Голль уже отмеченного крестом врача, лечившего и его знакомца Пуликена, и награждаемых им в госпитале французов, возводит в кавалеры. Добавим, что после войны Аркадий Караванов вернулся на Украину, где продолжал медицинскую и научную работу до начала 70‑х. Его брат и сын тоже были видными медиками.

По мере отдаления фронта от Москвы французские летчики все чаще стали проходить лечение ближе к театру военных действий. Тем не менее, в серьезных случаях они направлялись в Москву. В 1945-м в Сокольниках на излечении побывали Шарль Ревершон, Жорж Лемар, Марсель Перрен, Робер Кастен, Фернан Пьерро, Рене Шалль. Ревершон, привезенный вместе с Шаллем из Каунасского госпиталя с гангреной ампутированной ноги, раненой рукой и устойчивой потерей памяти, сорок дней проживший на опиоидах, надежд на возвращение в строй не подавал. Лежачему больному назначили стабилизирующее лечение — передвигали конечности, провели шесть переливаний крови, прокололи два курса дефицитного пенициллина. Правда, уход летчик вспоминает с укором: перевязка культи ноги в неделю два раза, раненой руки – один, вместо марли — стерилизованная бумага. Не радовало и питание: рис-лапша-картошка, и так по кругу. Зато его на носилках выносили в кинозал на фильмы, которых он не понимал. Так они в палате с Шаллем и встретили новость о победе, не выразив больших эмоций, в отличие от русских. К тому же Шаллю тут же сообщили о гибели брата-однополчанина. Французы готовились отбыть на родину; долечивать в Англию увозили и Ревершона. При выписке его впервые перевязали марлей. Похоже, что с окончанием боев ресурсное обеспечение госпиталя сразу ухудшилось. Во всяком случае, награжденные де Голлем врачи в 1945-м его покинули.

А полк «Нормандия-Неман» получил в дар от СССР свои боевые машины и перелетел в Ле-Бурже. Итак, удалось выявить имена двадцати шести пациентов ЦАГ из числа французов. Всех я нашел, или был кто-то еще — это лишь полпроцента от общего числа лечившихся в Сокольниках воинов; зато это четверть воевавших в России французских летчиков. Про них написано много правды и выдумки, сняты художественные и документальные фильмы, сочинены песни. Именем полка названы улицы и площади как у нас, так и на его родине. В городах и на аэродромах устроены музеи, установлены памятники. И напоминанием забот о сохранении жизни и здоровья французских летчиков, возвращении их в строй, служит памятник в Сокольниках.

Окончим рассказ словами, которыми завершил воспоминания о России один из первых пациентов, Робер Карме: «С язвой я лежал в госпитале в Сокольниках, в Подмосковье, глубоко в лесу. За мною очень хорошо ухаживали, я лежал в одной палате с двумя полковниками и был любим всеми так, как никто из русских раненых. Тем не менее, в дни свиданий я чувствовал себя ужасно одиноким. Я находился там уже несколько недель, когда вижу — подходят маленький мальчик и маленькая девочка. Естественно, я не предполагал, что они пришли ко мне. Но они подходят, останавливаются у моей кровати и кладут рядом со мной небольшой сверток: сигареты и те немногие деликатесы, которые можно найти в стране во время войны. Но самое главное, там была маленькая тканевая сумочка, на которой девочка вышила: «нашим дорогим бойцам». Я, конечно, понимаю, что подарок был адресован не лично мне, а через меня всем, кто воевал. Я хорошо сознаю, что прошли годы и они выросли, маленький мальчик и маленькая девочка из московской больницы. Но все же старший сержант Робер Карме и сегодня от всего сердца говорит им: спасибо.

Источники:

Ф. де Жоффр. Нормандия-Неман: Воспоминания летчика. М, 1982

Р. Да ла Пуап. Эпопея «Нормандия-Неман». М, 2018

Дыбов С.В. Подлинная история авиаполка Нормандия-Неман. М, 2017

История полка Нормандия-Неман в СССР. Походный журнал (22 мая 1942 г. – 10 июня 1945 г.) https://proza.ru/2022/04/29/915

Наградные и учетно-послужные документы с сайта «Память народа»: https://pamyat-naroda.ru/

Сергеев И.Н. Орехово-Борисово. Дорогомилово. Богородское. М, 2001

Брянов И.И. Как это было (воспоминания о пережитом). М, 2007

Normandie-Niémen: Itinéraire du «Normandie-Niémen» du 28 déc. 1942 au 9 mai 1945. T. 1-6. Paris, 1972-1974. Ser. Icare

Autor du pacte de Moscou. Géraud Jouve